«Фашисты прикрывались нами от бомбежек и обстрелов»: дети войны вспоминают страшное детство

Статья корреспондента интернет-газеты Newslab.ru Анны Кравченко о воспоминаниях о войне "детей войны" и сотрудников милиции.

«Фашисты прикрывались нами от бомбежек и обстрелов»: дети войны вспоминают страшное детство, сообщает информационное агентство МедиаХот (MediaHot).
«Фашисты прикрывались нами от бомбежек и обстрелов»: дети войны вспоминают страшное детство
Голод, страх и жизнь в землянках
9 мая — это на самом деле праздник со слезами на глазах. О ветеранах, которых становится все меньше, мы говорим часто. Но ведь немалые испытания выпали на долю их детей — тех, кто родился еще до войны, кто пережил оккупацию или тяготы «глубокого тыла», где ковалась та самая победа. Почитайте трагичные рассказы тех, кто всю жизнь прожил со статусом «детей войны».
Виктор Федорович Сакович
Родился я в 1937 году, в деревне Прянички, Могилевской области, в многодетной семье, где, кроме меня, были еще семь сестер и старший брат-Павел. Когда фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину, Павел ушел на фронт.
Моя деревня насчитывала 33 двора и дала Красной армии 90 солдат. Многие из них дошли до Берлина, большинство погибли, защищая свое отечество. В деревне остались одни женщины, старики и дети.
Белоруссия первой подверглась нападению фашистов и находилась в оккупации почти 3 года. Помню, как летели немецкие самолеты и снаряды, создавая невыносимый вой. Бомбили торфяной завод и станцию Шестеровка. В это время мы, дети, находились в вырытых блиндажах.
Потом в деревню вошли немецкие танки и колонны автомашин. Немцы заняли нашу деревню и оставались в ней до середины 1942 года. Нас выгнали из домов — мы жили в бане, а немцы — в избах. Нам разрешали топить печь и готовить еду дома. В деревне скота не было — его угнали в лес. Туда же увезли зерно и другие продукты. В деревне остались только куры и гуси. Немцы ловили курей, бегая за ними и убивали каким-то «хлыстиком». Нас заставляли ощипывать и уносили курей на полевую кухню, расположенную недалеко от нашего дома. Мы, дети, часто бывали возле полевой кухни. Иногда повара угощали нас и давали по булке хлеба. Наверное, им было жалко нас — изголодавшихся и худых.
К середине 1942 года та часть ушла с нашей деревни, но ее сменила другая. Солдаты были в черной форме со свастикой на рукавах. Они проявляли зверства, прямо в деревне расстреляли подростка, забрали и хотели расстрелять пожилого мужчину, друга моего отца за то, что он был похож на еврея. Моему отцу каким-то образом удалось убедить их, что он не еврей. Наверное, помогло знание немецкого языка. Мы выживали, как могли. Ели крапиву, лебеду, заячью капусту, щавель. Искали на полях гнилую картошку и мать стряпала блины, добавляя туда свежие сосновые опилки и отруби.
Потом стало известно, что немцы собрались забрать детей и отправить в Германию. Поэтому все жители ушли в лес, к партизанам. Вернулись мы только к концу 1944, когда немецкие захватчики отступили. Деревня была сожжена полностью, вместо изб стояли остовы русских печей. Восстанавливать ее помогали солдаты Красной Армии. Они делились своими запасами, пилили и возили лес в село к каждому сожженному двору. Его было достаточно, чтобы строить дома и возродить село.
Потом организовался колхоз. Люди стали заниматься сельским хозяйством. Техники не было, лошадей то же. Все делали вручную. Вспахивали землю, запрягаясь вместо лошадей. В семилетнем возрасте я умел пахать землю, косить траву, сеять зерно. Так прошло мое детство.
После службы в армии Виктор приехал к брату в Красноярск, работал в милиции сначала «опером», а с 1977 по 1986 год начальником Кировского районного отдела внутренних дел (прим. редакции).
 Владимир Федорович Черепанов
Я родился в июле 1936 года в селе Пировском Красноярского края. Кроме меня, в семье были четыре старшие сестры и одна младшая.
Мой папа Фёдор родился в 1899 году, был участником Гражданской войны. Я помню его очень плохо. Всплывают только отдельные эпизоды, например, что однажды он брал меня на охоту. Мы долго ждали темноты, но утки так и не прилетели. Отец сказал, что нас выдала моя белая шапочка из пуха зайца. Перед уходом домой он решил показать мне, как надо стрелять из ружья. Предложил нажать на спусковой крючок двустволки, которую держал в руках. В памяти сохранилась картинка: в темноте из ствола вылетело пламя.
Момента начала войны я не помню. Позднее из разговоров узнал, что мужчины были настроены оптимистично, верили в победу, думали, что война закончится через несколько месяцев, как это было в конфликтах с Японией и Финляндией.
15 января 1942 года отца призвали на фронт. Что такое война, я понял, когда через 2 месяца семья получила извещение о гибели отца. В нём было указано: убит 18 марта, похоронен в братской могиле у деревни Темерец Новгородского района Ленинградской области. Помню, как плакали мать, сёстры, родственники. Потом мы узнали, что отец был пулемётчиком и погиб в первом же бою после прибытия на передовую из запасного полка. Когда его пулемёт замолчал, сослуживец подошёл и увидел пулевое ранение в области лба. С его слов, отец был убит снайпером.
Сообщение о Дне Победы я встретил, как ни странно, без особой радости. Мы, мальчишки, окончание войны восприняли с некоторым сожалением — больше не будет сообщений о героических победах советской армии, а именно они были любимой темой наших разговоров.
 Евдокия Макаровна Гресева (Гнездилова)
Родилась Евдокия 10 мая 1934 года на хуторе Новоуспенка Острогожского района Воронежской области. Там и жила до войны. Ее мать рано умерла, оставив ее с братом и сестрой на отца и бабушку.
Отца призвали в армию и он почти сразу пропал без вести. Его вторая жена с маленькой дочкой ушли к своим родственникам, а трое детей остались на бабушку.
Активные боевые действия на территории Воронежской области проходили с конца июня 1942 года до конца января 1943 года. Через хутор на восток проходили отступающие солдаты Советской армии. Однажды примерно 30 человек остались ночевать в их доме, но уйти они не успели — пришли немцы и взяли всех в плен. Некоторые солдаты перешли к фашистам, и их оставили в живых. А остальных на глазах у детей и односельчан расстреляли в саду.
В первые дни оккупации фашисты вели себя по отношению к детям дружелюбно, даже угощали сухарями из белого хлеба, которого дети ни разу не видели. Бабушка обязана была доить корову и все молоко отдавать немецким солдатам. Однажды кувшин молока она оставила детям. Оккупанты это сразу же заметили и забрали корову. Бабушка с Дусей ходили к офицеру и просили вернуть корову. Офицер ответил: «Пусть Сталин возвращает». Бабушка сказала: «Сталин дал, а вы, сатаны, отняли». Офицер выгнал их.
Затем все население хутора немцы перевели в другой населенный пункт — Лобижское видимо в Курской области. Им необходимо было прикрываться населением от советских бомбежек и артиллерийских обстрелов. Немцы организовали школу. Дуся была девочкой школьного возраста и поэтому ей пришлось несколько месяцев ходить в школу. Преподавание осуществлялось немцами и на немецком языке. Но детям было не до учебы — все мысли были только о еде. Фашисты давали ежемесячно по 5 кг пшеницы на человека, но они быстро заканчивалась. Дуся вместе с бабушкой ходили по поселку и просили еду. Жители давали иногда кусочек хлеба, иногда сырую или вареную картошку. Так и выживали.
Позже судьба забросила Евдокию Макаровну в Сибирь — в Иркутской области она воспитывала и учила своих двоих дочерей, работала до выхода на пенсию в плановом отделе Тайшетского райисполкома. В 2018 году вместе с дочерью купила в Дивногорске квартиру и живет с тех пор там.
 Людмила Фоминична Бумагина
Я родилась в сентябре 1940 года в Барабинске, где отец служил в местной воинской части. Так как он был военнослужащим, его отправили на фронт в первые же дни после начала войны. А мама уехала вместе со мной на родину — на Стеклозавод (ныне — поселок 13 Борцов). Большая деревня опустела — мужчины ушли на фронт, остались женщины, дети и пара мужчин, которые были не годны к службе. Из нашей семьи ушли на фронт отец и материны братья, а деда отправили на трудовой фронт — в Челябинск на танковый завод. Он вернулся оттуда почти полностью глухим.
Стекольный завод останавливать было нельзя, потому что там производили бутылки для зажигательной смеси. Для его работы было нужно огромное количество дров, поэтому женщины помоложе собирались в бригады и шли валить деревья. Командовал ими бригадир, который на фронт не попал, так как у него не было ноги. Работа была очень тяжелая, особенно в морозы, когда пила просто примерзала к стволу.
Мама рассказывала, что как-то хотела пропустить работу, даже спряталась однажды в подполе от бригадира. Но я выдала — показала, где сидит. Ребенку 2-3 лет же не объяснишь.
Людмила Бумагина справа (1956 год, выпускной в школе)
Если сравнивать нашу жизнь с тем, что было в семье мужа, который с мамой и бабушкой жил в войну Красноярске, у нас все было хорошо. Была своя корова, куры. Поэтому мы не голодали сильно. Коноплю собирали и ее зерна мололи на муку. А колоски пшеницы собирали на полях, недалеко от деревни. Старались не попадаться охране. Все-таки в Сибири попроще было, не стреляли за это. Но кнутом прилететь могло хорошо.
Отца ранили в 1944 году в Крыму и отправили в госпиталь. А оттуда — в Прибалтику, наводить порядок. Я там пошла в первый класс в школу. Нас, детей военнослужащих, собирал солдат по домам и под охраной вел на занятия.
Отношение местных к нам было очень плохим, поэтому при первой возможности отец попросил перевода. Была возможность в Барабинск вернуться, но выбрали Красноярск, поближе к родным.
https://newslab.ru/article/966744[/b] Информационное агентство МедиаХот (MediaHot).