Психолог для следователей и жертв педофилов. Психолог Следственного управления Наталья Чудинова ставит обществу диагноз «небдительность».

Работа следователей и раньше была окутана романтическим ореолом. А сейчас попасть на работу в Следственный комитет еще и социально значимо: престижная служба для молодых, дерзких юристов, желающих сделать карьеру. Человек, которого мы представляем сегодня, можно сказать, крестная мама всех следователей в Следственном управлении СК РФ по Иркутской области. Подполковник юстиции, психолог Наталья Чудинова выбирает среди претендентов самых умных и стрессоустойчивых. Она помогает следователям не сгореть на работе, а также установить контакт с детьми — жертвами и преступниками.

Подполковник юстиции Наталья Чудинова призывает родителей интересоваться своими детьми.

В некотором смысле Наталья Чудинова — ключевая персона для работы Следственного управления. Она участвует в приеме следователей на работу, а также в процессе их адаптации к службе. Она точно знает, кто у нас служит правосудию.

— Это правда, что в следователи сейчас попасть очень сложно, не один год нужно доказывать профессиональную пригодность?

— Это так. Но вы поймите, что следователи находятся в конфликтной ситуации. Им все время, что называется, предъявляют претензии — подозреваемые, свидетели.. Даже жертвы преступления недовольны. Поэтому при отборе кадров приходится учитывать ключевой момент — стрессоустойчивость.

Человек, желающий работать следователем, зачастую не понимает, какой груз взваливает на свои плечи. Ему романтика представляется. Бывает, и собственная значимость прельщает: вот я, такой героический, на месте преступления. Как показывают в кино, так они и насмотрелись. А то, что тома, тома, тома уголовного дела писать надо, не знают. Следователь у нас — разноплановый человек. Его психология должна сочетать, казалось бы, несочетаемые вещи: оперативность, мобильность — и спокойствие; усидчивость, настойчивость, решительность — и вдумчивость.

— И все-таки как вы отбираете людей?

— У нас отбор многоуровневый. Очень много молодых следователей. Сначала среди студентов-юристов ведется подготовительная работа, они приходят на практику. Те, кто хочет идти в следователи, должны выдержать длительное, до двух лет, испытание на посту общественных помощников. Это, можно сказать, подмастерья. Они проходят масштабное тестирование.

— То есть если человек к вам попал — значит, он сможет со всей ответственностью работать на благо общества?

— Но это не значит, что он уже состоялся. Многие не выдерживают. Работать может только психологически зрелый человек. Таких немного. В течение года я веду с вновь принятыми следователями очень плотную работу по адаптации к новым условиям. И еще есть такая вещь, как эмоциональное, моральное профессиональное выгорание. Человек становится безразличен к обязанностям, происходит дегуманизация. Он негативно относится к людям. Я должна предотвратить это состояние.

— Вы долгое время работали в милиции. Можете ли объяснить, почему сотрудники силовых структур часто попадают на скамью подсудимых на преступления против личности? Чего стоит только дело об убийстве Светланы Швецовой, где подозреваемые — сотрудники полиции...

— При профессиональном голоде вопрос качества кадров отходит на второй план. А фактор эмоционального выгорания становится решающим. Когда человек однажды позволил себе что-то, нарушил закон и получил в результате этого нарушения желаемое, то он не остановится.

«Ребенок больше доверяет маньяку»

Часто следователи просят помощи в работе с детьми и их родителями. Наталья Чудинова обучает их устанавливать контакт. Это самый психологически сложный контингент. И непонятно, с кем сложнее: с маленькими или со взрослыми.

— Известно, что дети, подвергшиеся насилию, замыкаются...

— Я вам больше скажу. У ребенка, подвергшегося насилию, нарушаются все психические уровни: он плохо вспоминает, вытесняет болезненные воспоминания. И к маньяку, напавшему на него, у него больше доверия и расположенности, чем к родным. Потому что ребенок чувствует свою вину за происходящее. Он боится, что окружающие его осудят, а маньяк... Вроде он и так все про него знает — про то, что произошло.

— Я слышала, что родители едва ли не более сложный контингент.

— Родители тоже замыкаются. И у родителей чувство вины — не уследили за ребенком. Это чувство может быть обострено. Чаще всего педофилы — люди из ближайшего окружения родителей. К тому же оказывается, что родители совсем не знают, как живут их дети. В пример приведу недавний случай. Задержали интернет-педофила: мужчина рассылал в социальных сетях сообщения специфического содержания девочкам 7—9 лет. Ребенку такого возраста, согласитесь, вообще нечего делать за компьютером. Восемьдесят эпизодов насчитали следователи, и только один папа выявил педофила! Только один поинтересовался, чем его девочка занимается и как живет.

«У «молоточников» правильные реакции»

— Но сейчас дети — это не только жертвы, но часто и преступники. Родители таких детей пытаются их защищать?

— Если ребенок, протестуя, относится к следователю как к утрированному родителю, который его допрашивает, наказывает, то родители этого ребенка пытаются защищать свою несостоятельность. Психологически они относятся к представителям правоохранительных органов как к источнику негативной информации, как к врагам. А ведь все абсолютно наоборот. Они просто стараются отторгнуть, вытеснить эту информацию. Ведь если они ее примут, то придется признать себя плохим, несостоявшимся родителем. Поэтому они ведут себя как страусы, ничем не отличаясь по психологическому развитию от своих детей. Поэтому и детей своих, совершивших преступления, всячески защищают, не верят в их виновность. Например, мама одного из «молоточников» даже под давлением неоспоримой информации никак не хочет согласиться с тем, что ее сын совершал такое.

— Наверное, ей трудно понять, как мальчик из относительно благополучной семьи до такого дошел. Ведь «молоточники» выросли не в бичовских семьях, где родители ведут антисоциальный образ жизни...

— Почему-то когда мы говорим о неблагополучии, то всегда имеем в виду материальное, социальное неблагополучие. А кто учтет эмоциональное? Вот вам и пример с «молоточниками». Это ведь дети не из подворотен. И ничего необычного в их поведении, по сути, не было. Все внешние реакции у них нормальные, подростковые: свержение, нивелирование одних кумиров, создание новых, дистанцирование от взрослых, лучшая защита — нападение. Но вот форма выражения этих нормальных реакций была асоциальной. Мотивационно-ценностный аппарат у них сильно нарушен. А это значит, что где-то произошел ущерб в воспитании, ведь все идет из семьи. Им не было привито уважение к жизни как к главной ценности.

Неутешительный диагноз

— Дети и все, что с ними происходит, — индикатор состояния общества. Какой диагноз обществу вы поставите?

— Небдительность. Это общий диагноз. Не только в неблагополучных семьях случается всякое, ведь и в благополучных семьях тоже.

— Девочка, убитая в феврале в садоводстве возле Шелехова, пошла с незнакомым человеком. Вы такое имеете в виду?

— Девочка пошла с незнакомым человеком, на слово поверив, что он полицейский. Это ведь вопрос общей бдительности. У нас и взрослый человек на дороге ночью может остановиться и выйти из машины в безлюдном месте по просьбе человека в форме, что уж говорить о детях?.. Если вы обратите внимание на детали, то станет понятно, что общество небдительно. К примеру, мужчина, убивший девочку, несколько часов провел в магазине. Так почему продавец не сообщила о нем в полицию? Но небдительность — часть нашего сознания, которое в один миг не изменится. У нас ведь и социальные связи нарушены. Нужна, не побоюсь этого слова, пропаганда.

— Вы участвуете в программе «Ребенок в опасности». Следователи и руководство Следственного управления выезжают в школы, проводят беседы с педагогами, детьми и родителями, распространяется литература информационного характера. Как эту программу принимают взрослые?

— Реакция на программу неоднозначная. Мы показали учителям жуткие кадры: «молоточников», молодого маньяка из Ново-Ленино, который убивал бомжей. Это произвело впечатление, конечно. Но любая система неподвижна, нужно ее шевелить. Педагоги не должны быть равнодушны и пассивны. Наши педагоги в большинстве своем пассивны. В одной из школ директор сказал родителям: «У нас в школе дедовщина» — и родители сразу встали в ситуацию избегания: забрать ребенка и перевести в другую школу. Но вот директору никто не задал вопрос: «А вы-то как, директор, боретесь против этого?» Конечно, проще уйти, чем попытаться что-то изменить. Пока общество думает именно так...

Светлана Михеева, «СМ Номер один»

7 марта 2013 года